— Педигри, дружище!
— Понимаете, я долго отсутствовал, растерял все знакомства. А как вышел на пенсию, подумал… да, я подумал, почему бы мне не заглянуть…
Они стояли лицом друг к другу среди плывущей мимо разноцветной толпы. Белл смотрел на лицо старика, глупую морщинистую маску, уставившуюся на него в тревожном ожидании.
— Почему бы не заглянуть в нашу старую школу, — глупо и жалко бормотала морщинистая маска. — Я думал, что вы — единственный, кто остался с моих времен. Со времен Хендерсона…
— Послушайте, Педигри… вы… понимаете, я женат…
Он чуть было не задал необдуманный вопрос, не женился ли Педигри тоже, но вовремя остановился. Педигри ничего не заметил.
— Я просто подумал, не заглянуть ли в нашу старую школу…
В воздухе между ними повисло совершенно ясное и точное понимание того, что если нога Себастьяна Педигри когда-нибудь переступит порог школы, его задержат за преступные намерения; но если он придет об руку с Эдвином Беллом, закон окажется бессилен, однако это не принесет ничего хорошего ни тому, ни другому, что бы там Педигри ни думал. Провести Педигри в школу мог бы только святой — или Иисус, или может быть Гаутама, наверняка Магомет, нет, не надо сейчас думать о Магомете, это заведет меня слишком далеко, о боже, как мне от него избавиться?!
— И если вы идете в ту сторону…
Эдвин снова рывком встал на цыпочки и судорожно сомкнул погруженные в карманы кулаки.
— Какая досада! Только что вспомнил! Ох, ох, мне нужно немедленно вернуться. Понимаете, Педигри…
И он развернулся, задев плечом проходившую мимо негритянку.
— Простите, пожалуйста, какой я неуклюжий! Ладно, Педигри, увидимся.
И поспешил на цыпочках вниз по улице, затылком чувствуя, что Педигри идет следом. Попавший в нелепую ситуацию Эдвин Белл, по-прежнему прикрывая интимные места засунутыми в карманы кулаками, нырял и петлял среди спешащих на рынок женщин в сари. За ним по пятам упорно следовал Педигри, и оба они непрерывно говорили, словно боясь услышать в тишине что-то ужасное. Впрочем, так оно и получилось: когда они дошли до усадьбы Спраусона и возникла угроза, что Педигри поднимется наверх, мимо адвокатской конторы, прямо в квартиру, — Эдвин Белл не выдержал: выставив руки ладонями наружу, он выкрикнул фальцетом явный запрет:
— Нет, нет, не-ет!
Он рванулся, словно отрывая плоть от плоти, и взлетел по лестнице, оставив в холле Педигри, все еще бормотавшего о возвращении в школу и о Хендерсоне, будто мальчик по-прежнему был там. Замолчав, Педигри сообразил, что находится в частном доме со стеклянной дверью, выходящей в сад, двумя лестницами по обеим сторонам холла и дверями, одна из которых вела в адвокатскую контору. И мистер Педигри, снова двигаясь по стенке, выбрался наружу и спустился по двум ступенькам на каменные плиты перед усадьбой Спраусона, пересек улицу, торопясь укрыться в относительной безопасности витрин, и оглянулся. В верхнем окне он заметил Эдвина, а рядом — Эдвину, но тут же занавеску торопливо задернули.
Таким образом, мистер Педигри по возвращении стал проблемой не только для полиции, знающей о нем если не все, то многое, не только для паркового смотрителя и молодого человека в сером плаще, обязанностью которого было пресекать поползновения мистера Педигри, но еще и для Эдвина Белла, единственного человека, оставшегося в Гринфилде со старых времен. Вопреки всякому здравому смыслу мистер Педигри считал Белла близким человеком. Возможно, ему была нужна связь с чем-то общепринято нормальным, чтобы противостоять назойливым ритуалам, шаг за шагом одолевающим его. Покинув Белла, или, вернее, покинутый Беллом, мистер Педигри направился к соблазнительной будке на Старом мосту и уже вошел было туда, но из-за моста высунулся нос полицейской машины, и Педигри с несвойственной для его возраста прытью скатился по ступенькам и укрылся под мостом, словно от дождя. Он даже наигранным жестом выставил ладонь и убедился, что на ней нет капель, прежде чем пойти по тропинке вдоль воды. Идти по тропинке ему не хотелось, хотя глаза смотрели как раз в ту сторону, а возвращаться на виду у полицейской машины было слишком мучительно. И мистеру Педигри пришлось описать круг против часовой стрелки — точнее, прямоугольник. Он прошел по тропинке, мимо старых конюшен за усадьбой Спраусона, мимо нагромождения крыш на задах магазина Фрэнкли, мимо длинной стены, отгораживающей богадельню от опасностей открытой воды; свернул через калитку налево, оставив по правую руку Комстокский парк, тропинкой вышел в переулок, снова налево, в обратном порядке мимо богадельни, магазинов Фрэнкли и Гудчайлда и усадьбы Спраусона; в последний раз налево, и, втайне торжествуя победу над полицейской машиной, к Старому мосту и в черную будку туалета.
Но гораздо более странным, печальным, хотя и вполне естественным обстоятельством была не тягостная встреча с Беллом — тот, удрав от Педигри, принял все меры к тому, чтобы она не повторялась, — а то, что он больше вообще ни с кем не встретился. За книгами в витрине своего магазина смутно маячил Сим Гудчайлд. Во второй раз проходя мимо усадьбы Спраусона, Педигри услышал переходивший в крик женский голос — Мюриэль Стэнхоуп затеяла ссору с мужем, благодаря которой она в конце концов уедет к Альфреду в Новую Зеландию. Высокие стены, более непроницаемые, чем кирпич и сталь, прочные, как алмаз, стояли повсюду, отделяя от него всё и вся. Люди размыкали губы и произносили слова, но не получали иного ответа, кроме эха от стен. Удивительно, почему, столкнувшись с этим явственным и мучительным обстоятельством, принимая его, но не понимая его мучительности, они не кричали в полный голос. Один лишь Сим Гудчайлд в своем магазине нет-нет да и начинал скулить. Остальные — Мюриэль Стэнхоуп, Роберт Меллион Стэнхоуп, Себастьян Педигри — думали, что мир только к ним несправедлив, а к остальным относится иначе. Хотя для пакистанцев — мужчин в строгих костюмах и женщин в кричаще-пестрых одеяниях, закрывающих пол-лица, — и негров мир вправду был другим.
Итак, мистер Педигри вышел из уборной и пошел по Хай-стрит, стараясь держаться поближе к любой подходящей стене. Он взглянул на верхнее окно в усадьбе Спраусона, но Беллов, конечно, уже не увидел. Он направился в парк, прошел мимо стенда со списком запретов, напустив на себя как можно более уверенный вид. Все-таки кривая его жизни подходила к своей низшей точке. Он нашел свободную скамейку, уселся на железное сиденье и, ощупывая нэцкэ в кармане, стал украдкой оглядываться по сторонам. Он, по его собственному выражению, приценивался. Дети играли группами — одни с мячом, другие с воздушными шариками, третьи не слишком успешно пытались запустить по легкому ветерку змея. Взрослые располагались на скамейках — три пенсионера, влюбленная парочка, которой было некуда идти, и молодой человек в сером плаще, чье присутствие не стало для мистера Педигри неожиданностью. В дальнем углу парка находился туалет. Мистер Педигри знал, что, если встанет и направится туда, молодой человек пойдет за ним следом.
С тех пор как к возможности пойти на Старый мост добавилась возможность встретить там Белла, мистер Педигри начал регулярно, день за днем, кружить по городу. У него установился определенный маршрут. Именно в это время Гринфилд поразила странная эпидемия, — впрочем, люди стали называть ее эпидемией, только когда она, миновав верхнюю точку, пошла на спад. Задним числом те, кто полагал, будто знает виновного, восстановили в памяти все события, начиная с первого дня, а первый день наступил вскоре после того, как мистер Педигри встретил, вернувшись после последней отлучки, Белла. Молодая женщина — белая женщина — выбежала с Паддинг-лэйн на Хай-стрит. Туфли на платформе придавали ее спешке особую комичность, тем более что она была из тех женщин, что бегают растопырив руки и брыкая ногами во все стороны — способ, вообще не допускающий ускорения. Рот у нее был открыт, и она бормотала «Помогите, помогите!» угасающим голосом, как будто говорила сама с собой. Но затем она увидела около магазина коляску с ребенком и вроде бы успокоилась. Присмотревшись к ребенку и чуть-чуть покачав коляску, женщина покатила ее прочь, без единого слова и только нервно и как-то глуповато оглядываясь. В тот же день причина почувствовать себя в глупом положении появилась у сержанта Филипса — возле магазина редких книг Гудчайлда он обнаружил коляску с ребенком, но ни Сим Гудчайлд, ни его жена Рут не имели понятия, как она там оказалась. Пришлось инспектору Филипсу катить коляску вдоль всей Хай-стрит до патрульной машины и оттуда сообщить о ней по рации. Мать ребенка скоро нашлась; она оставила коляску у входа в Старый супермаркет, по соседству со Старой зерновой биржей. Прошло несколько дней, и все повторилось. Чуть ли не целый месяц коляски исчезали в одном месте и находились в другом, словно это был язык жестов, которым некто пытался привлечь к себе внимание. За мистером Педигри установили наблюдение; он так ни разу и не попался, а потом похищение колясок прекратилось, а этот месяц запомнился людям как время, когда нельзя было оставлять коляску без присмотра. Постепенно забылась и весьма неприглядная стычка между мистером Педигри (он пришел в Старый супермаркет в поисках крупы, с горшочком «Услада джентльмена», который купил в Универмаге Джорджа) и несколькими дамами, видевшими, как он робко пробирается между колясками, оставленными у супермаркета наподобие лодок у причала. Как заметила миссис Алленби, обсуждая этот инцидент с миссис Эпплби за чашкой кофе в кофейне «Тадж-Махал», мистеру Педигри повезло, что он живет в Англии. Конечно, она называла его не мистером Педигри, а гнусным старикашкой.